Судьба Брунгильды (Brunehilda)

Итак, попробуем восстановить судьбу этой явно незаурядной женщины, воспользовавшись талантливой книгой Брюно Дюмезиля с простым названием "Королева Брунгильда". Чтобы понять судьбу этой женщины, наша первая задача — дать ей имя. В самом деле, современные ей источники именовали ее крайне по-разному: Brunehilda, Brunechilda, Brunichildis, Brunigildis, Brunigilga, Brunehaut, даже Вruna... Эта орфографическая неопределенность объясняется стремлением транскрибировать на латыни — единственном языке, на котором существовала письменность, — имя из германских диалектов, на которых говорили варварские народы, заселившие Западную Европу. И наша неуверенность в выборе единственной из этих форм порождена как раз трудностями, которые мы испытываем, изучая очень раннее средневековье. Ведь когда королева появилась на свет, около 550 г., исчезновение Римской империи на Западе еще не было несомненным фактом. А когда она умерла, в 613 г., средневековое христианство делало только первые шаги. В этот период, колеблющийся меж волком и собакой, мы и осмеливаемся провести черту между античностью и средневековьем, выбрав имя королевы.

Нужно ли назвать ее Brunechilda? Или даже Вruna, что вполне могло быть ее прозвищем?7 Это значило бы воздать должное старинным текстам, из которых мы почерпнули почти всю информацию. К тому же эта дама писала на отточенной латыни, и такие формы, бесспорно приемлемые в языке Вергилия, отнюдь не могли бы ее оттолкнуть. Однако королева, которую зовут Вruna, могла бы показаться нам какой-то римской императрицей, случайно забредшей в VI в. А ведь даже если варварская Галлия во многом была наследницей Рима, меровингская эпоха обладала своеобразной культурой. Например, такой личности, как эта королева франков, Римская империя никогда бы не позволила сформироваться.

Следует ли, исходя из принципа, что имена германского происхождения систематически латинизировались, оставить нашему персонажу имя Brunehilde? Несомненно, многие подданные на севере королевства называли ее именно так. Но эту форму никогда не использовали ее основные корреспонденты и собеседники — для папы, для византийского императора, для епископов Галлии и для высших сановников дворца имя Brunehilde звучало как варваризм во всех смыслах слова: в ученом граде слово варварское и используемое варварами не имело никаких прав. И точно так же, как было бы опасно видеть мир VI в. слишком римским, было бы неверно считать его слишком германским. Добавим, что для европейца XXI в. имя brunehilde неизбежно ассоциируется с дородной героиней Вагнера, на которую нахлобучена рогатая каска. А ведь этот образ очень далек от облика королевы франков.

Было бы соблазнительно, поиграв с ономастикой, дать перевод обоих германских элементов, образующих составное имя Вrune/hilde. Тогда наша героиня могла бы называться «Панцирь-Война» или, если угодно, «Панцирь Войны». Это значило бы, что мы видим в варварских именах прежде всего тотемический смысл. В свое время такая гипотеза имела большой успех, и до сих пор некоторые воспринимают меровингский мир как эпоху, где доминировали силы, возникшие и первобытной Германии. Увы, ни один из источников не убеждает нас придавать этой антропонимической магии слишком большого значения. Так что пусть простит нас читатель, если, когда королева встретится со своим деверем Гунтрамном (Gunt/chramn), мы не напишем: «Панцирь Войны увидела Ворона Битв».

При выборе любой транскрипции неизбежны какие-то допущения. Не исключает их и то, которое предпочтем здесь мы, — Brunehaut. Из всех возможных форм эта, вероятно, наименее оправдана, поскольку этот неуклюже офранцуженный вариант хоть и предложен еще в XIII в., но не имел большого успеха до самого XIX в. Его единственное преимущество состоит в том, что он не делает нас пленниками всего одной системы интерпретации. Королева, которую мы назовем Brunehaut, — не императрица и не валькирия, она может сохранять всю самобытность. Возможно, нам возразят, что это написание немного излишне «средневековое» и что Brunehaut могли бы звать королеву Франции. Это действительно ловушка, которой надо остерегаться. В VI в. Франции безусловно не существовало и национальному сознанию предстояло еще долго вызревать. Следовательно, Brunehaut становится королевой Франции лишь через долгое время после собственной смерти.

Что можем мы знать о женщине, родившейся около 550 г. и умершей в 613 г.? Из всех текстов, автором которых была сама Брунгильда, осталось только пять писем. Может показаться, что это чрезвычайно мало. Тем не менее больше ни одному из меровингских королей не посчастливилось, чтобы его переписка сохранилась в таком объеме. Кроме того, хотя эти пять писем вполне соответствуют позднеантичным эпистолярным нормам, их стиль достаточно свободен, чтобы можно было предположить — королева писала их сама или во всяком случае контролировала их написание. В рукописи, где находятся письма Брунгильды, содержится также значительное число посланий, составленных в ее канцелярии или адресованных ей. Если добавить два сохранившихся фрагмента ее завещания и прямые либо косвенные свидетельства о полудюжине ее грамот, Брунгильда предстает одной из варварских монархинь, о жизни которых сохранилось больше всего сведений в прямых документах.

Однако основная информация о ее царствовании исходит от внешнего наблюдателя — Георгия Флоренция Григория, лучше известного как Григорий Турский. Потомок сенаторского рода, уже насчитывавшего немало епископов, он родился в Клермоне около 539 г. Еще в ранней молодости он поступил в духовное сословие в Бриуде, самом престижном святилище Оверни, а потом, в 563 г., поселился в Туре. В том же городе он в 573 г. получил сан епископа. Плодовитый автор, он перепробовал все жанры христианской литературы — от жития святых до экзегезы и от астрономического церковного календаря до литургии. Однако для потомства его имя сохранилось прежде всего благодаря обзорному историческому труду — «Десяти книгам истории». Время их написания по-прежнему вызывает многочисленные споры, но предположительно приходится на период между 576 и 592 гг.

В предисловии к этому нетипичному произведению Григорий Турский утверждает, что попытался составить всеобщую хронику от сотворения мира. Но только в первой книге, завершающейся смертью святого Мартина в 397 г., он, с немалым трудом, старается выполнить эту задачу. В дальнейшем географическое пространство, о котором идет речь, ограничивается территорией Галлии, хотя и с краткими замечаниями, касающимися остального мира. А с конца второй книги читатель понимает, что по-настоящему интересы Григория сосредоточены на франкском королевстве, то есть на территории, контролируемой Хлодвигом и его преемниками. Некоторые средневековые переписчики использовали это как предлог, чтобы назвать что произведение «История франков».

Если потрясающий талант рассказчика за Григорием Турским признают все, немало пустых слов было сказано об отсутствии у него научной строгости и о его мнимом легковерии. Люди, говорившие такое, неверно понимают глубинный смысл его произведения. Его «Истории» историчны только в христианском смысле слова, то есть рассчитаны на то, чтобы показать постоянное вмешательство Творца в событийную ткань его Творения. Они по-своему продолжают Ветхий и Новый Завет и призваны убедить читателя, что смерть апостолов не положила конец эпохе чудес. Автор решает прежде всего педагогическую задачу. Так, в каждой главе на сцене действуют люди, в то время как за кулисами своего часа ждет Бог, чтобы вознаградить добрых и покарать злых. Подобному замыслу, естественно, больше соответствует собрание отдельных историй, чем историческая фреска или аргументация. К тому же рассказ идет в основном о деяниях королей и епископов. Действительно, в глазах Бога их заслуги, как и проступки, имеют больше веса, чем действия обычных людей. Поэтому вмешательство свыше в жизнь сильных мира сего более эффектно и более назидательно для читателя.

Однако не будем преувеличивать умозрительный характер этого произведения. С 573 г. Григорий Турский становится важным действующим лицом собственной книги постольку, поскольку участвует в политической и церковной жизни Галлии. И Бог подозрительно часто поражает его врагов. За кажущейся наивностью повествования нередко кроются апологетические намерения — то очевидные, то изощренно скрытые.

Брунгильда в «Десяти книгах истории» занимает особое место. Появившись в четвертом томе, она по ходу действия приобретает все больше значимости. Григорий бесспорно очарован этой личностью, и исполненный им ее портрет — в основном парадный. Конечно, когда книга в 592 г. была завершена, королева находилась на вершине своей власти; критиковать монархиню, под чьим властным покровительством оказался Тур, было бы крайне неосторожно. К тому же Григорий сознавал, что обязан Брунгильде/всем — епископским саном, основными званиями и большей частью неприятностей. Он столь же восхищался своей государыней, сколь и опасался ее.

При всей осторожности Григорий Турский не раболепен. Он умеет при необходимости сыграть на неодобрительных умолчаниях и двусмысленных комплиментах. С другой стороны, если ему иногда недостает информации, то сведения, которыми он располагает, он преподносит с определенной объективностью. Даже когда обнаруживаешь, что он манипулирует фактами, он и во лжи остается щепетильным: он всегда оставляет в рассказе какие-то неясные детали, бросающие сомнение на интерпретацию внешне однозначных сцен. Наконец, что касается Брунгильды, следовать замыслу своего сочинения Григорию мешает эпистемологическая проблема: чтобы рассказать о наказании злых и вознаграждении добрых, нужно знать всю их жизнь до конца. А ведь в 592 г. Брунгильда была еще вполне жива. Поэтому описанная Григорием Турским королева, не святая и не проклятая, остается существом с неопределенной судьбой, образ которого передан во всей его сложности.

Вторым важным очевидцем этого царствования был поэт Венанций Фортунат. Этот италиец, выросший в Равенне, прибыл в долину Мозеля в 565 г., потом предпринял двухлетнее путешествие по Галлии, прежде чем поселиться в Пуатье, где жил до смерти, последовавшей около 600 г. Хотя он сочинил много житий святых и эпитафий, своей известностью Фортунат обязан переписке с корреспондентами, рассеянными по всей Европе. К 576 г. он собрал больше сотни этих писем в сборник «Стихотворения» (Carmina), посвященный Григорию Турскому; очень много других писем распространялось по отдельности и было включено в это собрание позже. Эта подборка представляет собой первостепенной важности источник сведений о правящих кругах меровингской Галлии, и Брунгильда упоминается в нем очень часто. Кстати, известно, что, по крайней мере в некоторые периоды жизни, италиец был ее штатным поэтом.

Как великого панегириста Меровингов Венанция Фортуната можно было бы счесть ангажированным автором. Но он только отрабатывал гонорар. Его изящно написанные произведения восхваляют без различия всех власть имущих, согласившихся финансировать его привольный образ жизни. Уже в VI в. этот льстец жил за счет тех, кто его слушал, и с безупречной иронией Фортунат описывает себя как «поэта-мышонка»10, ждущего у богатых столов, чтобы сильные мира сего уронили какой-нибудь лакомый кусочек. И он получал таким образом не только сыр — хотя был не из тех, кто от него отказывается, особенно от молодого сыра, который обожал, — но и приглашения на обед, изысканные продукты и даже привлекательные земельные участки. Будь он даже слишком стыдлив, чтобы признаваться в этом, можно было бы предположить, что какие-то кошельки с монетами переходили из рук в руки тайно. Так, ббльшую часть жизни Форту-нат жил за счет монастыря Святого Креста в Пуатье, основательница которого Радегунда не чаяла в нем души, а настоятельница Агнесса сытно кормила. В то время как эти дамы постились, он обедал. Когда погода на политической сцене испортилась, а именно с 576 по 583 гг, италийца взял под покровительство Григорий Турский. А время от иремени Фортуната приглашали ко двору того или иного франкского короля, чтобы прочесть официальную речь или составить сложное дипломатическое письмо.

Хотя певец меровингской Галлии не страдал особой щепетильностью, талант у него имелся. Стиль его — вычурный, но без тех намеренно темных оборотов, из-за которых большую часть стихов

VI в. читать невозможно. К тому же за просодией, более выспренней, чем сложной, обнаруживается неординарный наблюдатель, способный передать игру света на воде, очарование сельского жилища или нежность материнских чувств. Конечно, в большей части стихов он прежде всего восхваляет признанных или потенциальных меценатов. Жить-то надо. Но настоящее достоинство Фортуната состоит в том, что он никогда не пересаливает в похвалах. Так, нередко ему достаточно выделить одну положительную черту, чтобы портрет преобразился. За профессиональной необходимостью у него несомненно угадывается некая симпатичная жизненная философия. В отличие от многих авторов Фортунат предпочитал видеть у современников лучшие черты. В результате Брунгильда, внимательная покровительница и любящая мать, становится одним из самых привлекательных персонажей «Стихотворений».

Брюзгливого епископа и жизнерадостного нахлебника несколько матмевает фигура третьего важного очевидца этого царствования. Действительно, Григорий Великий, папа с 590 по 604 гг., — человек совсем другого масштаба. Высокопоставленный римский чиновник, он удалился в монастырь, а потом принимал участие в большой дипломатии в Византии, прежде чем его избрали на престол святого Петра. Италия тогда находилась в развалинах, разоренная чумой и длившимися полвека войнами. На папскую власть повсюду потягали, и возродились старые богословские распри, а в некоторых регионах Европы христианство отступало под натиском язычества. За четырнадцать лет упорной работы, несмотря на хронические болезни, губившие его здоровье, Григорий Великий сумел вернуть надежду соотечественникам, заново христианизировать Великобританию и начать церковную реформу. Папа шестисотого года также активно выступал в качестве теолога и экзегета очень высокого уровня, войдя в четверку самых выдающихся отцов латинской церкви.

Во время своего понтификата Григорий Великий регулярно переписывался с Брунгильдой. Если все письма королевы утрачены, большинство папских посланий сохранилось в Латеранских регистрах. Они свидетельствуют, что отношения были установлены постоянные. С годами папе удалось утвердить свое духовное влияние, но он не раздражался, когда его корреспондентка отказывалась удовлетворять светские требования Рима. Эти отношения, составленные из потворств и уступок, дают возможность оригинального взгляда на франкскую политику.

Все трое — и Григорий Турский, и Фортунат, и Григорий Великий — умерли раньше Брунгильды. Их свидетельства тем ценней, что их авторов нельзя обвинить, будто на них повлияли обстоятельства гибели королевы. Увы, эти три автора осветили только период, ограниченный приблизительно 565-602 гг. Юность Брунгильды таким образом почти полностью остается в тени. Что касается последнего отрезка ее жизни, с 603 по 613 гг., он документирован только источниками намного более позднего происхождения. Самый важный из них — продолженная переработка «Историй» Григория Турского, которую по старинному обычаю называют «Хроникой Фредегара». Она была завершена около 660 г. автором, латынь которого очень путанна, но в отношении которого ничто не позволяет утверждать, что его звали Фредегар. Специалисты горячо спорят, была ли эта «Хроника» написана только в 660-е гг. или это компиляция фрагментов из разных эпох11. Для нас это имеет мало значения: автор, или авторы, скрытый(-е) за названием «Хроника Фредегара», уже немногое знал(-и) о Брунгильде, разве что яростно ненавидел(-и) память о ней.

Можно ли, располагая столь ограниченными источниками, позволить себе воссоздать жизнь королевы, жившей четырнадцать веков тому назад? Любое предприятие такого рода как будто обречено стать новым процессом по делу проклинаемой или восхваляемой королевы. Можно выбирать, встать ли в лагерь защитников, приняв во внимание свидетельства Григория Турского или Фортуната, либо поддержать обвинение вслед за Фредегаром и его современниками.

Но статьи обвинения будут теми же, что неизменно появлялись м историографии с XVI в.

Прежде всего: была ли Брунгильда «варваркой»? Эта проблема но существу относится не к ее этнической идентичности, а к ее политической деятельности. Иначе говоря, предпочитала ли королева сильное централизованное государство римского образца или, напротив, поощряла независимость аристократии, в чем некоторые видят иыражение «германского духа». Подобные споры никогда не были беспристрастными. Так, в 1581 г. Этьен Паскье, сторонник Генриха IV в борьбе с Лигой, изобразил франкскую королеву дальней прародительницей монархической традиции13. Напротив, Франсуа Эд де Мезере, бывший фрондер, в «Кратком хронологическом очерке истории Франции» (1668) описал гнусную королеву-«варварку», преступления которой оправдывают измену ее магнатов. Брунгильда у него стала прообразом Анны Австрийской. В XIX в. вопрос принадлежности франкской королевы к римскому или германскому миру приобрел новое значение: отныне утверждали, что Брунгильда, будь она хорошая или плохая, отличалась свирепостью, свойственной тевтонцам — пришельцам из-за Рейна. В «Рассказах из времен Ме-ровингов» (1843) Огюстен Тьерри уже возвел непреодолимый барьер между цивилизованными галло-римлянами и дикими Меровингами; Брунгильда, хоть за ней и были признаны некоторые достоинства, оказалась на дурной стороне. Зато по мнению Годфруа Курта, написавшего блестящее исследование об этой королеве накануне войны 1914 г., Брунгильда отличалась чисто латинской прямотой; в этом она составляла противоположность некой Фредегонде, для которой бельгийский историк не находит достаточно суровых слов, чтобы описать ее германское коварство. Сегодня спор идет скорее о форме управления «варварскими королевствами» и о том, можно ли в них обнаружить империализирующие государственные институты или нет.

Вторая статья обвинения, предъявленного Брунгильде, относится к качеству ее правления. Сумела ли женщина достойно руководить франкским королевством? Неудивительно, что самые суровые обвинения появлялись при Старом порядке, в периоды регентства. Подобные критические замечания возродились во времена Марии-Антуанетты, когда упоминание о королеве-варварке позволяло проводить скрытые анаалогии. Но и создатели Третьей республики тоже не выражали чрезмерной любви к женщине, которая в их время даже не имела бы права голоса. «Всеобщая история» Лависса описывает ее как

«чародейку, которая пришла с Юга и должна была вызывать страстную преданность и страстную ненависть»16. В школьных учебниках ее жизнь сводилась к яростной потасовке с мегерой по имени Фредегонда. Ведь женщина определенно не могла бы управлять государством. Годфруа Курт, стараясь реабилитировать королеву, был вынужден утверждать, что она царствовала как мужчина.

Третье направление, по которому двинулись позже, связано с поведением Брунгильды именно как женщины. Недавние исследования о семье в раннем средневековье заставляют задуматься о специфически женских стратегиях в использовании насилия. А именно: супруги и вдовы как хранительницы памяти о родне как будто проявляли больше восприимчивости к некоторым коллективным эмоциям, особенно к чувствам стыда и гнева. В рамках варварского общества такой habitus якобы побуждал их предпринимать энергичные действия, направленные на то, чтобы вернуть себе честь. Так, некоторые описывают период с 568 по 613 г. как продолжение нескончаемого цикла родовой мести, делая Брунгильду одной из самых рьяных ее вдохновительниц. Однако другие историки, а именно женщины, считают, что этот образ измыслили мужчины, писавшие историю с VI в. Королева франков могла бы оказаться жертвой женоненавистников всех времен...

Но обязательно ли подменять суд над Брунгильдой судом над ее клеветниками? Среди ее врагов безусловно были мужчины, но немало мужчин было и ее союзниками. И вообще нужен ли здесь суд? Шестьдесят пять лет жизни королевы образуют сложную загадку, и подобную личность не следовало бы сводить только к ее нравственной, культурной или сексуальной составляющей.

Впрочем, проблема по-настоящему заключается не в том, что память Брунгильды очернили, а в том, что ее стерли. Противники намеренно преуменьшают ее власть: Брунгильда якобы царствовала при помощи яда и интриги, одним словом, средств столь же женских, сколь и предосудительных. С помощью подобных низких методов можно манипулировать двором, но не сохранить королевство. Что касается ее сторонников, они смягчали образ, изображая Брунгильду только супругой, матерью или бабушкой королей. В самом деле, долгое время считали, что салический закон отказывал женщинам во всякой власти. Тогда казалось немыслимым, чтобы дама обладала публичной властью, не предав своей сексуальной идентичности или не преступив норм своего века. Так что лучше было придавать Брунгильде черты Бланки Кастильской — хорошей королевы, чем хорошей матери.

Чтобы правильно оценить личность королевы франков, надо обратиться к современным ей источникам и понять их содержание. Все они утверждают, что особые обстоятельства, сложившиеся между 566 и 583 гг., позволили княгине по имени Брунгильда сосредоточить в своих руках козыри, давшие ей возможность претендовать на верховную власть. Потом тридцать лет эта женщина безраздельно, но не без затруднений царствовала над очень обширной территорией. Как талантливый тактик она не упускала из виду ни одной из сфер, на которые распространялась королевская власть, от юстиции до церковных дел и от дипломатии до фискальной системы. В начале VII в. социальная и политическая обстановка, прежде позволившая ей прийти к власти, изменилась. Брунгильде пришлось столкнуться с чередой серьезных кризисов, угрожавших хитроумному порядку, который ей удалось установить.

Фредегонда же вернулась ко двору неоспоримой хозяйкой и скоро стала именоваться новой королевой. Возмущенная королева Австразии Брунгильда решила отомстить за сестру, и король Сигеберт, на которого она имела огромное влияние, двинул войска на брата-клятвопреступника. Но нормы кровной мести были уже смягчены обычным правом. При посредничестве третьего брата, короля Гонтрана, было созвано общенародное судебное собрание (569 г.), которое постановило, что в качестве пени за убийство виновный в нем Хильперик должен передать королеве Брунгильде как сестре Гайлесвинты пять городов в Аквитании: Бордо, Лимож, Каор, Беарн и Бигор. Мир был восстановлен, но оказался недолгим, потому что вероломный Хильперик не собирался соблюдать его условия. Он решил вознаградить себя за территориальные потери, отобрав силой у Сигеберта другие южные города - Тур и Пуатье.

Войны между братьями возобновились, и разгневанный Сигеберт счел, что он должен, покончить с преступным братом и присоединить к своим владениям все его земли. На стороне короля Австразии было военное преимущество: надежда на богатую добычу привлекла на его сторону ополчения многих языческих германских народов за Рейном. Северная Галлия вновь испытала опустошительное нашествие тех племен, которых романизирующиеся западные франки уже воспринимали как варваров; недаром со второй половины VI в. за Северной Галлией закрепляется новое географическое название "Нейстрия" (то есть "невосток"), прямо противопоставлявшее ее Австразии.

Убийство Сигеберта (Sigebert)

художник Jean Fouquet

Фредегонда вооружает убийц Сигиберта I.

Фредегонда была в бешенстве, она сумела направить гнев Хильперика на непокорного сына. Король предпочел не расправляться с вдовой брата, он просто выслал Брунгильду в Австразию, где она стала регентшей при сыне, - но Меровей был лишен прав наследства, брошен в темницу, бежал оттуда, скитался и через два года был убит слугами. Но не зажились на свете дети самой Фредегонды. В 580 г. один за другим умерли (видимо, от эпидемии) три ее сына, наследником престола оказался последний сын Хильперика от Аудоверы - Хлодвиг. Фредегонде пришлось устранять и этого пасынка. Она обвинила перед мужем Хлодвига в причастности к колдовству, из-за которого и умерли ее дети; колдуньей же была якобы мать его наложницы. Женщину сожгли на костре, а принц был выслан под стражей на одну виллу, где его вскоре нашли убитым. Оставшийся без наследников Хильперик решает усыновить племянника, Хильдеберта Австразийского - сына Брунгильды I. Фредегонда снова рожает сына, но и он умирает через два года. Наконец, в 584 г. появляется на свет последний сын Хильперика и Фредегонды, будущий Хлотарь II. К этому времени отношения между супругами были испорчены.

Король подозревал королеву в измене с графом Парижа Ландрихом. В сентябре 584г. при возвращении с охоты Хильперик был убит каким-то неизвестным, которого так и не нашли. Репутация у Фредегонды была такой, что ее сразу же начали подозревать в организации убийства. Против этого говорит то, что непосредственных выгод от смерти мужа королева не получила- напротив, ей пришлось сразу же вместе с четырехмесячным сыном укрываться в Парижском соборе и просить о покровительстве деверя, Гонтрана Бургундского. Переживший своих братьев осторожный и рассудительный Гонтран (за постоянное покровительство церкви он был впоследствии канонизирован) прибыл в Париж. Он удостоверился в законнорожденности Хлотаря, признал его своим племянником и королем Нейстрии, взяв мальчика под свою опеку, но Фредегонде оставаться в Париже не позволил, королева была выслана в окрестности Руана. Теперь, когда и в Австразии, и в Нейстрии на тронах сидели малолетние монархи-племянники, старый Гонтран оказался вершителем судеб всей франкской державы. А между тем сам он пережил своих сыновей, и от того, кому из племянников будет завещана власть над Бургундией, зависело очень многое. Очевидный военный перевес Австразии способствовал тому, что победила политика Брунгильды. После смерти Гонтрана (592 г.) Австразия и Бургундия были объединены под властью Хильдеберта II. После этого молодой Хильдеберт решил овладеть и Нейстрией. Но вернувшаяся к власти Фредегонда встала на защиту королевства своего сына. Она лично участвовала в сражениях, и хронисты, возмущавшиеся ее злодействами, восхищаются ее военными хитростями, которые помогли отразить нашествие австразийцев. В 595 г. умер в возрасте 25 лет Хильдеберт II, и его государство вновь было разделено на две части между его малолетними сыновьями: Теодеберт II получил Австразию, Теодорих II Бургундию. Конечно, реально уния сохранилась, поскольку регентшей своих внуков в обоих королевствах вновь стала Брунгильда. Сайт для поиска девушек по вызову проститутки омск Сохрани чтобы не потерять А через два года, в 597 г. ушла из жизни Фредегонда. Она умерла в почете, властной королевой, в ореоле только что одержанных ею побед, и была погребена рядом с Хильпериком I в парижской церкви Сен-Жермен-де Пре, даже надгробный камень ее сохранился до наших дней. Пережившая противницу Брунгильда прилагает все усилия чтобы сохранить единство своего австразийско-бургундского государства.   

Она продолжает войну с Нейстрией и ведет ее успешно: разбитому Хлотарю II приходится добиваться мира ценой огромных территориальных уступок. Чувствуя, что ее диктат вызывает растущее сопротивление могущественной австразийской знати, королева стремится опереться на романизированную Бургундию, окружает себя советниками из галло-римлян. Шли годы, внуки Брунгильды повзрослели. Правивший в Австразии Теодеберт II оказался подвержен влиянию оппозиции, и Брунгильда была изгнана из Австразии. Она бежала в Бургундию, к послушному ей внуку Теодориху II. Началась вызванная ею война между двумя братьями, за которой пристально следил Хлотарь II Нейстрийский. Воспользовавшись представившейся возможностью, он отвоевал утраченные земли. Бургундия победила, Теодеберт II был взят в плен и, казнен. Это была последняя победа Брунгильды. Вскоре, в 613 г. победитель Теодорих II умер от дизентерии, когда ему было всего 26 лет. Брунгильда объявила королем Австразии и Бургундии его маленького сына, своего правнука Сигеберта II. Делить землю между ним и его младшим братом Корвом она на сей раз предусмотрительно отказалась. Австралийская знать не захотела считать себя побежденной. Она призвала к себе на помощь Хлотаря II и вступила с ним в открытый союз.

Узнав о приближении армии Хлотаря II, все аристократы Бургундии в свою очередь подняли мятеж. Даже дворец перешел на сторону неприятеля. На королевской вилле Орб, в Заюрской Бургундии, граф конюшеный Эрпон арестовал Брунгильду и ее внучку Теоделану. Через несколько недель старая королева была выдана Хлотарю II, вставшему лагерем в Реневе, деревне на правом берегу Соны.

Трагическая гибель королевской семьи Бургундии, конечно, документирована лучше, чем что-либо во всей франкской истории. Меньше чем за полвека отчет о ней составили пять разных авторов, совершенно независимых друг от друга. В 610-х гг. один представитель вьеннского духовенства включил описание этого события в «Житие святого Дезидерия»; его непосредственным последователем стал король Сисебут, сочинивший собственную версию страстей Дезидерия раньше 621 г. Потом появился рассказ анонимного клирика, продолжившего в 624 г. «Хронику» Исидора Севильского1066. В свою очередь эту сцену изложил Иона из Боббио, описывая около 640 г. «Житие Колумбана». Через двадцать лет Фредегар последним рас сказал об этом, добавив несколько подробностей, не упоминавшихся раньше1067. Пять этих рассказов согласуются, за исключением мелких деталей. Это тем примечательней, что, помимо дистанции во времени, надо учесть еще и разброс в пространстве: Иона из Боббио был италийцем, Сисебут — вестготом из Испании. Видимо, этот эпизод имел такой резонанс в европейском масштабе, что весть о нем разошлась почти без искажений.

Устранение ветви-соперницы

Однако события 613 г. были зловещими. Хлотарь II, захватив королевскую семью, для начала расправился с Сигибертом II и Корбом. Убийство соперников мужского пола было у Меровингов расхожей практикой, но все-таки- обе жертвы были еще очень юными. Иона из Боббио видит в этом осуществление пророчества Колумбана, предсказавшего истребление семьи Брунгильды, а продолжатель Исидора — посмертное наказание, постигшее Теодориха II за то, что не пощадил сына Теодоберта II.

Однако оба этих источника не желают упоминать, что Божья кара осталась неполной. Прежде всего: один из сыновей Теодори-ха II, Хильдеберт, сумел скрыться. Возможно, он на время спрятался в городе Арле, поскольку через недолгое время аббатису монастыря святого Иоанна, Рустикулу, обвинили в том, что она «тайно кормила короля», и, похоже, имелся в виду этот принц. Патриций Прованса Рикомер обеспокоил этим короля, который велел одному герцогу провести следствие. Но след беглеца уже простыл.

Была спасена жизнь и самому младшему сыну Теодориха II, Меровею. Хлотарь II пощадил его, сославшись на то, что был крестным отцом ребенка; последнего тайно отправили в Нейстрию, где его воспитание и надзор за ним поручили королевскому чиновнику. Духовное родство, конечно, считалось в VII в. важными узами, и Хлотарь II, желавший вести себя как христианский король, должен был помиловать крестника. Но столь же милосердным было бы не убивать двух племянников. Может быть, сохраняя жизнь тому, кто был его «духовным сыном», король Нейстрии скорей хотел обеспечить свое будущее? Из-за болезней или войны меровингская династия оказалась на грани угасания. Хлотарь II, у которого был всего один юный сын слабого здоровья, никоим образом не мог быть спокоен за потомство. Что могло статься, если бы он умер? В свое время король Гунтрамн усыновил двух племянников в надежде, что они станут его наследниками. Хлотарь II, сохраняя жизнь крестнику и дальнему родственнику, поступал аналогичным образом. Если бы понадобилось, франки могли возвести Меровея на трон; в противном случае ему предстояло сгинуть в престижном монастыре или в безвестной могиле.

Зато ни один источник не дает сведений о судьбе Теоделаны, сестры Теодориха II, схваченной одновременно с Брунгильдой. Если бы ее убили, источники, конечно, сообщили бы об этом. Значит, король Нейстрии, вероятно, довольствовался тем, что запер ее в монастырь, как некогда поступили с дочерьми Хариберта I.

После принятия решения об участи принцев и принцесс оставалось только определить дальнейшую судьбу Брунгильды. Вероятно, Хлотарь II не испытывал никакой любви к тетке, но и никакой утробной ненависти — тоже. В конце 610-х гг., а потом в 612 г. обоим удавалось договориться о союзе против Теодоберта II. К тому же не факт, что представления о чести семьи должны были заставлять короля Нейстрии как-либо мстить. Его мать Фредегонда уже давно умерла, а периодическую файду, которую она вела против Брунгильды, время должно было охладить. К тому же Хлотарь II не был жесток; во всяком случае, за сорок пять лет его царствования ничто не побуждает увидеть в нем человека более кровожадного, чем его современники.

Таким образом, Брунгильда могла окончить дни в заключении в монастыре, что как будто соответствовало также ее возрасту и статусу. Но король Нейстрии, видимо, принял к сведению разные соображения. Во-первых, скрылся принц Хильдеберт. Он мог появиться вновь, и Брунгильда, запертая в монастыре, но живая, помогла бы ему в борьбе за трон, хотя бы подтвердив его легитимность. Так в 580-е гг. две монахини королевской крови, Радегунда и Инготруда, поддержали узурпатора Гундовальда.

Во-вторых, многие бургундские и австразийские аристократы желали смерти старой королевы. Во времена своего всемогущества Брунгильда без колебаний расправилась с несколькими вероломными магнатами и конфисковала их достояние. Семьи этих людей хотели отомстить или по крайней мере воспользоваться удобным предлогом, чтобы потребовать захваченные владения. А ведь аннексией Австразии Хлотарь II был обязан группе Арнульфа, а победой в Бургундии — поддержке со стороны клики с Варнахарием во главе. Он должен был отблагодарить союзников.

Добавим, что король Нейстрии собирался занять трон Бургундии, а не позволить местным магнатам восстановить независимую династию. В знак дружеских чувств к фаронам он только что женился на женщине по имени Бертетруда, претендовавшей на происхождение от старой, «исторической» бургундской династии. Однако заюрские магнаты не спешили передавать королевскую казну, которую захватили, — возможно, чтобы добиться от Хлотаря II сохранения определенной автономии для их области. Королю Нейстрии следовало продемонстрировать, что он порвал с государственным централизмом, которому была привержена старая королева.

Наконец, нейтрализовать Брунгильду Хлотарю II, вероятно, помог Люксёй. Ведь хоть Колумбан и его ученики уверяли, что не желают смерти грешников, они публично ликовали, когда подобное происходило. К тому же разве ирландский аббат во время изгнания не предрек исчезновение рода Брунгильды? Такого заявления было достаточно, чтобы оправдать войну 613 г. и воссоединение Teilreiche. Эти слова также позволяли Хлотарю II, не собиравшемуся защищать цареубийство, смыть с рук пролитую им королевскую кровь. Бог мог карать смертью государей-гонителей, не призывая людей следовать Своему примеру.

Казнь Брунгильды

Итак, Хлотарь II решил покончить с Брунгильдой. Но, чтобы ее устранение принесло пользу, надо было сделать его повышенно демонстративным. Поэтому ликвидацию пленницы произвели по сложному сценарию, который должен был показать всем, что король испытывает к тетке отнюдь не дружеские чувства, а лишь мстительную ненависть.

Прежде всего над Брунгильдой устроили суд. Фредегар сообщает, что королеву обвинили в «убийстве десяти королей, а именно Сигиберта, Меровея, его отца Хильперика, Теодоберта и его сына Хлотаря, другого Меровея — сына Хлотаря, Теодориха и его троих сыновей»1074. Задержимся ненадолго на этом перечне. Он находится в вопиющем противоречии со сведениями, которые несколькими строчками выше приводит сам Фредегар. Остается предположить, что наш автор был крайне небрежен (что, конечно, не исключено...) или что он переписал старинный документ, действительно составленный в связи с этим процессом.

Если считать, что обвинение было так и сформулировано, слова «убийство десяти королей» наводят на мысль, что Хлотарь II довольствовался символическим судом над Брунгильдой. Королева, конечно, не убивала своего первого мужа Сигиберта I, который в 575 г. пал жертвой убийц, нанятых Хильпериком. Не в большей мере она была виновна в смерти второго супруга, Меровея, которого в худшем случае оставила в 577 г. на произвол судьбы. Теодорих II умер в 613 г. от болезни; в этом случае, конечно, можно заподозрить отравление, но зачем Брунгильде было бы приканчивать внука, который позволял ей сохранять власть? Что касается сыновей Теодориха II, Хлотарь II только что умертвил их сам. Мимоходом следует отметить, что текст упоминает «троих сыновей», хотя принц Хильдеберт все еще находился в бегах; видимо, нейстрийский дворец предпочитал не придавать бегство последнего огласке и сделать вид, что с тем расправились.

В перечне из десяти жертв остаются лишь четыре Меровинга, за гибель которых Брунгильда могла нести ответственность. И опять же детали обвинения остаются довольно неясными. Меровей, сын Хлотаря II, был взят в плен в 605 г.; нет никаких доказательств, что с ним расправилась двоюродная бабка. И Теодоберт II умер в 612 г. после того, как его свергли войска Брунгильды; но все-таки королева попыталась спасти жизнь внуку, выбрив ему тонзуру. В том же году бургундцами был убит сын Теодоберта II, но странно, что теперь Фредегар называет этого ребенка «Хлотарем», тогда как до того называл «Меровеем». Похоже, он был не совсем уверен как в личности жертвы, так и в обстоятельствах смерти. По существу в списке остается один Хильперик, убитый в 584 г. Заказчика его убийства так никто и не выяснил. Гунтрамн, Фредегонда и Брунгильда поочередно приписывали это преступление нескольким неугодным лицам. Хло-тарь II, обвинив в убийстве отца тетку, лишь продолжил семейную традицию.

В общем, обвинение мало претендовало на правдоподобность. Хлотарю II было нужно лишь оправдать осуждение Брунгильды, чтобы удовлетворить магнатов, которые требовали ее смерти. В более личном плане ему надо было также найти козла отпущения за цареубийства, которые Меровинги осуждали и при этом вовсю практиковали.

В результате этого символического процесса Хлотарь II приговорил Брунгильду к отрешению и к смерти. На самом деле вторым эпизодом сценария стало унижение осужденной. Для начала с нее сорвали королевские одежды, как некогда с ее второго супруга в 576 г. и с ее внука в 612 г. Потом ее долго пытали — согласно Фредегару, три дня 

Желая привлечь к осуществлению наказания массы, обнаженную истерзанную Брунгильду посадили на спину верблюду, «словно тюк, предназначенный для горба», и провезли через всю армию, которая осыпала ее оскорблениями. Эта гротескная процессия была ожидаемым этапом ритуала унижения, какому с римских времен подвергали самых опасных узурпаторов или правителей, ставших нежелательными. Варварские королевства переняли этот обычай без изменений. Еще в 590 г. вестготского герцога Аргимунда решиоли провезти по улицам Толедо на осле, изобличив как заговорщика против короля Реккареда.

В случае Брунгильды выбор верблюда вместо традиционного осла удивил хронистов. Это животное, собственно, не было редкостью в варварских королевствах, но своей экзотичностью неминуемо напоминало о Востоке, с которым Брунгильда поддерживала такие активные связи. Когда-то король Гунтрамн придал широкую огласку факту захвата им верблюдов Гундовальда. Теперь то же самое животное послужило для унижения королевы, которая была союзницей аваров и, главное, византийцев.

После того как Брунгильду лишили власти в юридическом плане и уничтожили в символическом, ее оставалось только умертвить физически. Хлотарь II приказал, чтобы ее привязали за ноги сзади к горячему коню. Относительно подробностей в разных версиях есть небольшие расхождения. Хронист 624 г. говорит об одном коне и о жертве, привязанной за ноги к спине животного; вероятно, это наиболее близкое к истине описание казни. Оба «Жития Дезидерия» рассказывают, что она была привязана к хвостам нескольких лошадей. Иона из Боббио позаимствовал эту деталь. Фредегар, обладавший синтетическим умом и богатым воображением, вернулся к варианту с одним конем, но написал, что женщина была привязана за ногу и за руку к хвосту животного. Эти мерзкие подробности несомненно имеют мало значения. Каким бы образ действий ни был, палачи хлестнули коня, который помчался галопом. Тело Брунгильды, волочившееся по земле, в конечном счете было растерзано ударами копыт.

Все хронисты обращают особое внимание на последний эпизод — не столько потому, что он ужасен, сколько из-за его необычности. Такая форма умерщвления не была принята в меровингском мире и не соответствовала ни одному виду казни, предусмотренному хоть римским, хоть вестготским, хоть франкским правом. Наиболее близкая параллель этого истязания встречается у тюрингов, которые (по словам Григория Турского, пересказывавшего слух) привязывали своих пленников к лошадям и заставляли последних бежать. Бытава она и у готов. т.н. мыканье. Жители Галлии считали такую казнь позорной, но, главное, абсолютно чуждой своим обычаям. Возможно, именно поэтому Хлотарь II выбрал ее, чтобы избавиться от противницы. Разве несколько месяцев назад Брунгильда не пыталась мобилизовать против него Тюрингию? Сначала выставив ее верхом на византийском животном, он потом ее казнил как дикарку с Севера.

Надо сказать, что хотя до нас не дошли реальные изображения Брунгильды, но обстоятельства ее зверской казни так волновали окружающих, что тема гибели королевы стала довольно популярной среди художников. Сперва это были иллюстрации в исторических хрониках XV века. Не особо натуралистичные, но тем не менее дававшие впечатление о произошедшем ужасе.

Пик популярности сцены казни Брунгильды приходится на XIX век. Причем в отличие от целомудренных или контурных изображений Средневековья, тут авторы не стесняются. Чаще всего женщина изображена полностью или большей частью обнаженной, художники явно забывают о возрасте, в котором была казнена реальная героиня, рисуя у жертвы прекрасное тело молодой женщины в самом расцвете красоты, подчеркивая трагизм ситуации и ужас самого события, когда прекрасное тело расстается с жизнью таким диким способом.

Обычно казнимую рисуют привязанную за ноги к хвосту лошади, практически так, как описано в хрониках и на большинстве старинных рисунков, но есть картины, где приговоренная привязана за руки, что дает возможность подчеркнуть красоту ее высокой груди.
 

Гравюра с рисунка Bayard, Émile Antoine (1837-1891)

выполненная Burgun, Georges Marcel, для "Популярной истории Франции" - Henri Martin, Histoire de France populaire, Paris, Furne-Jouvet, 1886

художник Cyberlbx; гравюра с рисунка: G. Perrichon

Оставалось только отделаться от тела, разорванного в клочья и тем не менее еще опасного. У королевы было много врагов, но много и союзников, особенно в церквах и монастырях, которые она основала или обогатила. Брошенный труп могло подобрать какое-нибудь заведение, похоронить по-христиански и — как знать? — окружить почитанием, откуда было недалеко до репутации святой. В 526 г. Меровинги совершили тяжкую ошибку, позволив бургундским монахам извлечь труп короля Сигизмунда из колодца, куда его бросили; из своей новой гробницы в церкви святого Маврикия в Агоне тот, кого отныне называли «святым Сигизмундом», создал франкам не меньше проблем, чем при жизни. Чтобы полностью устранить врага, лучше было уничтожить его тело. Хлотарь I это понял, велев в 560 г. сжечь своего мятежного сына Храмна. И его внук Хлотарь II в 613 г. тоже не повторил былого промаха. Он приказал кремировать тело Брунгильды, и, как в лирическом тоне написал хронист 624 г., «она обрела могилу в пламени». Обращенная в пепел, старая королева более не составляла реальной угрозы.

В дальнейшем историческая правда рассудила всех и те магнаты, что явились причиной падения и гибели Брунгильды были потихоньку лишены власти, а то и устранены физически королем Хлотарем II, а ряд людей, остававшихся верными старой королеве, не только сохранили свои почести. но и продвинулись. Политика же Нейстрийской династии в целом повторяла курс Брунгильды на укрепление королевской власти и обуздание магнатов.