Валерия и неделя чудес // Valerie a tyden divu

13-летней девочке не давайте сладкого. Не говорите комплиментов, не надо сладких слов, и приятных мелодий. Не позволяйте нежиться ей, раскинув ноги и руки в помятой постели в ночи, когда открыты настежь окна в детской комнате. Девочка любит цветы – отберите их, уберите вазы из спальной, запретите вдыхать ароматы и запахи, закройте все двери, завяжите глаза – она не должна всего этого видеть. Цветы порочны, отрежьте бутоны. Выметайтесь звезды с небосклона. Умри, луна. Покончи с собой, солнце. Не позволяйте девочке говорить с незнакомцами, гулять по ночам, вечерами, и даже днем – залитые белой патокой света лужайки опасны для воспаленного сердца. Ее оглушают болезненные видения на яву, чувства разрозненны, переменчивы, мгновенны – полминуты назад любила, сию секунду – нет. Очень скоро она полюбит засыпать обнаженной, вот увидите! Ей нельзя улыбаться, ее улыбка совращает тебя и меня, а когда она смотрится в зеркало, наевшись варенья, то, боже, даже саму себя. Заставьте носить корсеты ее, отнимите любимую кошку, убейте в клетке крохотного воробья. Не впускайте в комнату отца, поцелуи с родными под запретом. Поцелуи вообще табу. Ее воспаленное сердце жаждет, чего – не знает она сама. Обычное дыхание – сладострастно. Наряды – в шкаф. Прикосновение шелка неибежно оставляет на ее коже узорчатые ожоги. Наденьте рубище, сотрите с губ помаду, завяжите руки, чтобы не могла она себя ласкать, запретите дышать, а лучше превратите в куклу, разберите на части и спрячьте в сундуках детали. Пока она не повзрослеет.
 
Я думаю, нет, даже уверен, самые порочные на свете создания – эти девочки, которые так мило вытирают салфеткой шоколад с нежных пальчиков, целуют маму на ночь, и треплют за ухом кота перед сном. Они обожают вампиров, любят быть пошлыми, старой маминой тушью балуясь, подводя пугающие непонятным блеском глаза. Это утренняя роса, которая требует просто, чтобы ее отпили. Лиловый, пороком дышащий, чистый с виду рассвет поет сиренами – дотронься до меня. Когда они вот так вот делают ресницами, даже старое солнце хмурит брови, а чопорная луна в негодовании хлещет распутницу серебряными лучами. Но нашей девочке все равно, любое неровное ночное дыхание, играющие с ветром в поле цветы, те же лучи – лишь раздражают ее, до нервного смеха щекоча, как думается ей, безжалостно. Когда она облизывается после сладкого – ей кажется, ночь, обратившись в мальчика, касается ее губами. Кривляется у зеркала – ей хочется себя поцеловать. Воспаленное сердце опытной в теле невинной. Как будто спала пелена… Швырнули в сердцевину кипящего озера и заставляют дышать всеми на свете парами.. Распяли где-нибудь в склепе, в подвале морга, завязали глаза, проткнули гвоздями руки, расковыряв хрупкую девичью грудь, в комочек сердца забили осиновый колышек, который там дал ростки. Залили в рот расплавленную осень, сладкое золото. Она скользила и била лихорадочно по металлическому столу ногами, пока не рассмеялась в голос, не узнав себя. Что с ее телом? По венам хлещет не соленая кровь, а сладкая. Под солнцем тело плавится в джем, намазывайте девочку на хлеб и подавайте к чаю. Ей хочется и самой откусить от себя, от сахарной фигурки ручки и голову, во время чаепития. «Во время чаепития сиди прямо, не играйся с сережками, не крути головой», - доносится откуда-то издалека голос бабушки.
 
Что делать ей теперь? Как ее новая птица будет жить в опостылевшем целомудренном теле? Бежать сломя голову и прыгать в пруд, и там под водой не дышать, висеть вверх тормашками поплавком, зародышем? Взойти на костер, обложиться хворостом – она почти невесома, она быстро сгорит, ее пеплом можно потом засыпать пустые цветочные горшки в детской комнате? Увы, или к счастью, она пока бессмертна. Как вампир. Ядовитая маргаритка. Отравленная незнакомыми ощущениями девочка. Тогда целоваться с такими же, как она, любить только их, спать с ними, сплетаясь в полнолуние ногами, пить шоколадную кислоту, которая единственная утоляет на время жажду воспаленного сердца, из глаз такой же прелестницы. Какая античная повсюду красота! Языческие боги в пастельном океане киноленты приветствуют пробуждение чувственности в нашей героине. Столпотворение фавнов на пороге домика нимфы, сатиры заглядывают осторожно в окно. Там спит их королева подростковых мистерий. Сегодня она прогуляется по небосводу и изранит ножки в кровь, танцуя на колючих цветах. Плотоядно будет пожирать ночное небо – пирожное за пирожным – набирая полный рот сверкающих звезд-конфет. Кружится голова, да, может быть, она больна. Мир слишком велик, его не проглотить в один присест, не убить, ему можно только понравиться – с ним можно флиртовать, раз все равно пока не с кем. Раз все равно пока не с кем – с ним можно переспать. С этим странным незнакомцем можно вести неслышные задушевные беседы. Вдыхать опасные запахи. Подставлять под умелые его руки нетронутое тело. И голова как воздушный шарик поднимается с подушки, она силится поцеловать хоть кого-нибудь, но губы находят лишь испуганно вспорхнувшую из глубины ее тела собственную Психею. Неудовлетворенно ежась, сжимая до боли кулачки, уняв надеждами на завтрашние чудеса воспаленное сердце, измученная королева подростковых мистерий засыпает – челядь выходит на цыпочках.
 
Она еще долго не увидит снов, купаясь в их водах на яву, пока не повзрослеет.