В мире животных (суд и казнь)

Автор: сборный материал из газет.

 

В свои предсмертные минуты этой осужденной не довелось услышать утешение пастыря. Ей было позволено иметь защитника, но его миссия изначально была обречена на провал. Смертный приговор был объявлен преступнице в тюремной камере лично виконтом де Фалезом. Тюремщикам, плотникам, каменщикам и всем остальным, принимавшим участие в сооружении плахи и в самой казни, щедро заплатили. Палач получил “десять су и десять турских денье за труды”. Из архивных документов известно, что осужденная была одета в “кафтан, короткие штаны и белые перчатки на передних ногах”. На казнь созвали публику — крестьян с детьми и… домашними свиньями, для которых поучительное зрелище должно было “послужить уроком”. Ибо осужденной была свинья.

 

Преступница совершила ужасное злодеяние: отгрызла руку и часть лица ребенка, который от этого скончался. Кара была ужасной: свинье отрубили рыло, связали и повесили за ноги на деревянный шест, пока она не истекла кровью, и после этого привязали к изгороди и разорвали лошадьми. Останки несчастного животного сожгли на костре. Это произошло в Нормандии в 1386 году. Впоследствии местная церковь Троицы была украшена фреской, увековечившей это событие. Меньше века спустя, в 1457 году, такая же печальная участь постигла одну бургундскую свинью: ее приговорили к смертной казни после того, как она “призналась под пыткой”, что набросилась на пятилетнего Жана Мартена, убила и съела его.

 

В XIII— XVII веках судебные процессы над животными не были в Европе редкостью. К сожалению, они еще не привлекли должного внимания историков, сетует Мишель Пастуро — медиевист, архивист, палеограф, директор и заведующий кафедрой европейской средневековой символики Высшей практической школы, автор книги “Знаменитые животные”. Причину столь “огромного интереса к животным как в историческом и юридическом, так и в антропологическом плане” он объясняет следующим образом: судя животных, человек тем самым вершил суд над самим собой, поскольку эти процессы были реализацией его культурного опыта. В них отражались его фантазии, древние страхи и всякого рода предубеждения — нравственные, философские, политические, теологические. Преступникам-животным приписывали те же побуждения, что и людям. Можно ли с уверенностью утверждать, что домашняя свинья, которая в роковой день 13 июня 1134 года бросилась под ноги лошади Филиппа, старшего сына короля Людовика VI Толстого, и загрызла принца, выброшенного из седла, не покушалась на судьбу Франции? Такое предположение выглядит вполне правдоподобно: царствование Людовика VII, младшего брата Филиппа, было на редкость несчастным и окончилось провалом второго крестового похода. С другой стороны, кто осмелится осудить несчастного огромного медведя из окрестностей Тарантеза за то, что он безумно полюбил некую Антуанетту Кюле, похитил ее и три года держал в пещере? Следствие установило, что он не только “не совершил над нею плотского насилия”, но, наоборот, всячески заботился о своей пленнице: “днем выходил из пещеры, отправлялся в окрестные деревни и воровал там то, в чем Антуанетта, по его представлениям, нуждалась — хлеб, сыр, фрукты и даже одежду”. Но преступление, хотя и внушенное чувствами, было наказано: в начале 1605 года влюбленный медведь был убит наповал выстрелом из аркебузы.

 

Впрочем, не все животные достойны суда присяжных. Среди них, как и среди людей, попадаются и герои, и негодяи, грубые крикуны и тихони, “посланцы небес” и “клевреты дьявола”. Одни скупы, как Гарпагон, другие ветрены, как Казанова, третьи — плуты не хуже Скапена, четвертые хитростью превосходят Улисса. И главное, одни знамениты на весь мир, а другие прозябают в безвестности: трудятся в поте лица или плетут козни, оставаясь в тени. Они живут на скотных дворах, в джунглях, на городских улицах и в домах. А еще они населяют мифы и страницы книг от сказок до философских трактатов. “Знаменитые животные” Мишеля Пастуро — это собрание исторических анекдотов, связанных с животными, реально существовавшими (свинья-цареубийца и влюбленный медведь), мифологическими (троянский конь, римские гуси) и теми, которые фигурируют в библейских преданиях (Валаамова ослица, кит, поглотивший Иону), в легендах и народных верованиях (Лохнесское чудовище), в сказках (Винни-Пух, Братец Кролик), в философских притчах (Буриданов осел), в геральдической символике (лев, леопард), в иконографии (свинья святого Антония, олень святого Губерта), в комиксах (кабан из “Астерикса и Обеликса”) и в кино (Микки-Маус).

 

Среди животных, которым уделяется больше всего внимания, — осел и бык. В платоновском диалоге “Федон”, где обсуждается переселение душ, осел — это участь, которая ждет в следующем воплощении гуляк, обжор, выпивох и распутников. Осел — предмет насмешек и упреков в упрямстве, лени, безответности и слабости к жалким искушениям. Однако в притче о Буридановом осле, не решавшемся сделать выбор между двумя равноценными возможностями, просматривается будущая декартовская концепция “свободы безразличия” и учение Лейбница о самодостаточности разума. Бык же упоминается Лукрецием как образец терпения, чуждый гнева и страха. Бык находится как бы посередине между свирепым львом и пугливым оленем.

 

В этом контексте по-новому можно понимать и Евангелие, где фигурируют осел и бык. Ни в одном из канонических апостольских Евангелий не говорится о том, что за яслями младенца Иисуса стояли именно эти животные, лишь в Евангелии от Луки мельком упоминается, что Мария и Иосиф остановились на ночлег в хлеву. Сообщение об осле и быке появляется, как указывает Мишель Пастуро, только в апокрифических Евангелиях IV— V веков. В Средние века этот вопрос был предметом бурных теологических дискуссий. Считалось, что эти животные были выбраны методом исключения, так как они лучше всего выражали идею “просто хлева”: лошадь указывала бы на конюшню, баран — на овчарню. Возможно, осел и бык были тем домашним скотом, который привели с собой беглецы: на осле ехала Мария, а быка Иосиф привел в качестве платы за право находиться на чужой земле. Были и более сложные богословские толкования. По словам Пастуро, осел и бык “понимались как прообразы двух разбойников, которые были распяты вместе с Христом”, причем осел отождествлялся с худшим из них, лодырем и распутником. С другой стороны, животные служили “символическим изображением двух народов, которых апостолы стремились обратить в христианство, — иудеев и язычников”. Проекты современных домов Z500 - http://z500proekty.ru/doma/tag-sovremennye.html . В этом вопросе теологические расхождения, естественно, часто переходили в ссоры, потому что было непонятно, кто олицетворял иудеев: глупый осел (за то, что евреи не сумели распознать в Иисусе Мессию) или работящий, но упрямый и косный бык (ведь евреи крепко держались старого закона). Вообще в богословских изысканиях ослу всегда уделялось больше внимания, чем быку. Взять хотя бы ослицу, на которой Христос въехал в Иерусалим. По преданию, после распятия Иисуса она покинула город и добралась до Италии, где удостоилась почестей и поклонения: культ ослицы просуществовал в Вероне до VII века, а ее мощам поклонялись еще несколько столетий.

 

Сказка ложь, да в ней намек. Автор “Знаменитых животных” предполагает, что человек столь настойчиво изображал животных, ставя себя на их место, вовсе не из желания утвердить свое превосходство. Скорее, он примерял обличья разных животных, чтобы лишний раз увидеть, что ни одно из них ему не подходит, почувствовать свою обделенность и неприкаянность, иметь лишний повод пожаловаться на судьбу. Как говорил Лукиан о петухе, побывавшем во множестве душ: “Я думаю, что он отведал всего: был мужчиной, женщиной, рабом, рыбой, конем, даже губкой. Но в конце концов он рассудил, что нет на свете скотины несчастнее человека”.

 

По материалам газет “Нью-Йорк таймс” [США], “Либерасьон” [Франция] еженедельника “Лондон ревью оф букс” [Великобритания].